Едва ли кто-то будет спорить с тем, что сейчас российская оппозиция находится в кризисе, более того, она зашла в тупик.
Идеология и методы 2005-2007 годов, державшие в напряжении власть, изжили себя. "Марши несогласных" больше не собирают тысячи людей, они выродились в мелкие акции протеста, на которых из раза в раз мелькают всё те же наскучившие лица немногочисленных оппозиционных активистов. Притока новых сторонников нет: оппозиционной деятельностью сейчас заниматься просто неинтересно. Ее формат абсолютно предсказуем: санкционированная акция с 20 активистами под всё теми же лозунгами — неразрешенный митинг — поездка в автозаке с 20 активистами — санкционированная акция…
Протестная активность неожиданно — причем неожиданно не только для власти, но и для традиционной внесистемной оппозиции, — вспыхнула в регионах. Она еще не получила должного осмысления. Втиснуть ее в старый оппозиционный формат не получается — люди не спешат записываться в региональные филиалы по преимуществу московских оппозиционных движений, а немногочисленные местные активисты этих филиалов лишь примыкают к региональным протестам, отнюдь не являясь их основными вдохновителями.
Основная причина кризиса оппозиции — это отсутствие у нее позитивного, осмысленного и целостного видения желаемого будущего страны. Оппозиция, начиная с 2005 года, пытается консолидировать людей исключительно под протестными лозунгами, "против кого", а не "для чего". Коммунистам и либералам предлагается дружить "против Путина". "Вот сбросим кремлевский режим, проведем свободные выборы, а там и будет видно, что делать дальше".
Сначала эта стратегия сработала, возникла широкая оппозиционная коалиция "Другая Россия". Сейчас мобилизовать народные массы на защиту демократических ценностей не получается. Свободных выборов больше не стало. Путин успел переквалифицироваться из президента в премьер-министры. Лозунги остались всё теми же…
Эти проблемы очевидны для лидеров оппозиции. Так, в июне 2009 года Гарри Каспаров писал, что "самые радикальные участники политического процесса не дают никаких продуманных рецептов, сводя все по преимуществу к отставке Владимира Путина", в то время как дело не столько в самом Путине, сколько в политической системе, выросшей из Конституции 1993 года. Каспаров предложил подумать над проектом переустройства российской государственности. К сожалению, его призыв остался неуслышанным, и всё вернулось на круги своя, оппозиция всецело сосредоточилась на очередном раунде борьбы за отставку Путина.
Это натолкнулось на скепсис населения: отлично, вы хотите убрать из Кремля Путина-Медведева, а откуда мы знаем, что те, кто придут им на смену, будут лучше? Где гарантия, что на смену российскому "Акаеву" не придет российский "Бакиев"? Может быть, дрянной не только сам актер, но и пьеса, в которой он играет? Сколько ни меняй актеров, "балаганчик" останется… Российской внесистемной оппозиции очень не хватает этой самой внесистемности: она требует лишь отставки Путина, не требуя системных, структурных изменений.
* * *
Целостной концепцией будущего и новой идеей, способной сделаться позитивной программой оппозиционного действия, на мой взгляд, является национал-демократия. Это словосочетание в последнее время стремительно набирает популярность как среди либеральной оппозиции, так и среди националистов (которые также всё чаще осознают себя в качестве оппозиционной силы). И, как это часто бывает в подобных случаях, кто-то уже стал принимать за национал-демократию то, что ей не является.
Иногда национал-демократию путают с "демократическим патриотизмом" ("либеральным империализмом"). "Демпатриоты", пытаясь отмежеваться от "демшизы", говорят: "мы за демократию, за честные выборы, и при этом мы за сильную Россию". Демократия, подчеркивают они, не означает, что мы сдадим позиции России как государства, уступим спорные территории и порежем на металлолом все атомные подводные лодки. Напротив, демпатриоты обещают, что с уходом Путина и демократизацией избирательной системы могущество и экономическое процветание России только возрастет.
Подобные рассуждения отчасти понятны, но едва ли могут стать действенной идеологией политической борьбы. Демократам сложно конкурировать с Кремлем в сфере патриотизма. Мюнхенская речь, "культ Победы", танки в Южной Осетии и Абхазии, новый договор о базе в Севастополе — Путин и Медведев в любом случае будут казаться населению, обработанному телевидением, более "патриотичными" по сравнению с теми, кто на словах обещает "сильную Россию" посредством отставки Путина. Да и само слово "национал-" плохо соотносится с российским патриотизмом, в основе которого лежат весьма специфически понимаемая "многонациональность единой и неделимой России" и плохо замаскированный имперский шовинизм.
Далее, некоторым кажется, что национал-демократами можно считать тех, кто просто добавляет к традиционному набору требований демократической оппозиции популистские антимигрантские лозунги. "Мы за отставку Путина, за честные выборы и против нелегальной иммиграции". Конечно, усилившийся в последние годы поток мигрантов в Россию не может не создавать проблем, для решения которых требуются в том числе и меры ограничительного плана. Но сама по себе антимигрантская риторика не может сделать из демократии национал-демократию. Сводить национализм к вопросам нелегальной (и легальной) иммиграции, как это происходит в России, просто нелепо.
* * *
Национализм в европейском, классическом смысле этого слова — это борьба за политическое представительство нации, за собственное национальное государство или национальную автономию. Лишь только после того, как народ обретет "свою" республику, "свой" парламент, он может стать полноценной нацией. В этом смысле национализм тождественен демократии: посредством свободных выборов нация изъявляет свою волю и решает свою судьбу. Национал-демократия лежит в основе всех европейских (и не только) государств. Современное государство — это государство-нация, nation-state, в котором нация обретает свою политическую субъектность, из простого народонаселения, наполняющего государство, превращаясь в источник суверенитета, реализуемого путем демократических процедур.
Россия представляет тут собой весьма заметное исключение. Так сложилось, что самый крупный народ Восточной Европы (и одновременно самый крупный народ России) до сих пор не обладает политической субъектностью. Основная цель национал-демократии в России – создание русской политической нации, наделение русского народа политической субъектностью (что, разумеется, не предполагает того, что этой субъектности должны быть лишены все остальные народы России). Основное условие конституирования русской политической нации — наличие в России демократических институтов и процедур. Собственно, борьба за честные выборы и за политическое представительство нации — это единый процесс. Демократы смогут добиться успеха, только если возглавят процесс русской национальной мобилизации и используют ее потенциал.
Сейчас оппозиция не в состоянии поднять людей на защиту свободы слова и честных выборов, потому что демократические ценности воспринимаются гражданами в качестве абстрактных "стандартов", за которые никто не готов подставляться под дубинки ОМОНа. Но если демократические ценности обретут свой подлинный смысл и в них, наконец, увидят реальный механизм волеизъявления нации, ситуация принципиально изменится.
Государственная пропаганда, которая стремиться подменить русскую идентичность "многонациональным" российским патриотизмом (в рамках которого отрицается именно русское национальное самосознание), вызывает всё большее отторжение. Борьба русских за свой национальный суверенитет, которого они на сегодняшний день лишены в составе Российской Федерации, должна совпасть с борьбой за демократию. Тогда мы получим политическое оружие неимоверной силы: оппозиция сможет мобилизовать широкие слои населения и стать реальной силой. Не стоит забывать, что авторитарные режимы (например, в Восточной Европе в конце 1980-х) чаще всего сокрушались именно национал-демократическими движениями. Скажем, польская "Солидарность" была, прежде всего, коалицией национально-ориентированных сил. Если мы хотим повторить ее успех, то подлинная "Солидарность" в России не может не быть национал-демократической.
Именно в этом и должна заключаться модернизация оппозиции. Вопреки утверждениям некоторых участников дискуссии на сайте Каспаров.ру, "обращение к националистичности народа" вовсе не равнозначно "приближению оппозиционных лозунгов к по сути архаичным запросам общества". Напротив, нациестроительство – это явление эпохи Модерна, Россия, в который самый крупный народ до сих пор не является нацией, в этом смысле как раз очень архаична, и обретение русской национальной государственности является непременным этапом на пути догоняющей модернизации. Им двигались и Балканы, и Восточная Европа, движемся и мы.
* * *
Национал-демократы видят будущее страны как федерацию русских и иных национальных республик. Россия должна измениться структурно, системно. На смену "вертикали власти", при которой одни регионы фактически живут за счет других, должна придти подлинная федерация, подлинное самоуправление в бюджетной и политической сферах. Это пойдет на пользу всем, ведь несправедливое перераспределение ресурсов вредит как регионам-донорам (у них нет стимула развивать собственную экономику – всё равно "излишки отнимут"), так и дотационным регионам (они не развивают свою экономику, так как надеются на дотации из федерального бюджета). В итоге на смену бессмысленному обломку советской империи, унаследовавшему от нее все худшие особенности большевистского ассиметричного этнофедерализма, при котором самый крупный народ лишен национальной государственности, должна придти русская демократическая федерация.
* * *
Польская "Солидарность", возникшая в портовом городе Гданьске, сумела мирным путем демонтировать интернациональный коммунистический авторитаризм и вернуть полякам их демократическое национальное государство. У русских, возможно, уже появился их "Гданьск" — во всяком, так некоторые называют Калининград, в котором 12 декабря 2009 года и 30 января 2010 года собрались многотысячные протестные митинги. Местная оппозиция, координируемая региональным движением "Справедливость", протестовала против повышения транспортного налога, требовала особого экономического статуса для Калининградской области. Еще раньше, в декабре 2008 года, во Владивостоке состоялись многотысячные акции регионального движения "Тигр" против повышения ввозных пошлин на иномарки, которые опять же били по местным предпринимателям. И там, и там экономические требования сопровождались политическими протестами против правящего режима. Протестные настроения постепенно охватывают и другие регионы: в Архангельске движение "Неравнодушные" митингует против неоправданно высоких тарифов ЖКХ, в Иркутске «Байкальское движение» протестует против возобновления работы Целлюлозно-бумажного комбината на Байкале.
Оппозиция еще не научилась работать с этим феноменом, она действует по старому шаблону, пытаясь либо встроить "провинциалов" в политическое движение с центром в Москве, либо, наоборот, организовать в Москве филиалы региональных движений. Плачевная история с малочисленным московским "Тигром", который практически сразу после своего возникновения раскололся и самоуничтожился, доказывает ошибочность этой стратегии. Протестные движения в регионах эффективны именно как региональные. "Тигр" может быть во Владивостоке, но не в Москве. Местная оппозиция объединяется даже не столько во имя общей борьбы с режимом, сколько во имя борьбы за конкретные региональные интересы. Объединенная оппозиция теперь — это оппозиция региональная.
На сегодняшний день в России политической субъектностью обладает только Северный Кавказ: он воспринимается как особая зона, как проблемный регион, требующий осторожности, пристального внимания и крупных дотаций. Его жители обеспечиваются ипотекой под низкие проценты, значительные средства уходят на борьбу с безработицей, в то время как другие регионы России удостаиваются существенно меньшего внимания, хотя их проблемы отнюдь не менее серьезны. Сейчас цель русских областей заявить о себе, устроить (разумеется, цивилизованными методами) десятки новых "северных кавказов" по всей стране, заявить о своем особом статусе и потребовать особых условий. Владивосток и Калининград — только начало.
В результате массовой протестной активности населения местным властям всё сложнее будет диктовать свою волю, им придется, из боязни окончательно утратить контроль над ситуацией, идти на компромиссы: предоставлять митингующим улицы и право высказываться в региональных СМИ, несмотря на инструкции из Кремля. Так постепенно, одна за другой, на карте России возникнут территории относительной свободы. Силовым путем, не прибегая к кровопролитию и стрельбе, их ликвидировать будет сложно. Местный ОМОН едва ли согласиться жестоко разгонять собственных земляков. А ОМОН из других регионов постепенно станет восприниматься в качестве "оккупационных формирований центра" и встречать организованный отпор. Кто знает, может быть однажды московский ОМОН откажется разгонять московские митинги. А в тот же Владивосток, пару раз столкнувшись там с беспрецедентным противодействием, он ехать тоже побоится.
В итоге из целого ряда протестных центров, ставших островками свободы, сложится единый национально-освободительный демократический фронт. Когда власть утратит контроль над частью крупных регионов, ей будет сложно фальсифицировать и итоги федеральных выборов. В результате режим Путина будет отстранен от власти демократическим путем, Совет Федерации и Государственная Дума, сформированные посредством честных демократических процедур, при наличии необходимого количества голосов созовут Конституционное Собрание, что предусмотрено статьей 135 нынешней Конституции РФ. Конституционное Собрание и выработает новую конституцию, гарантирующую устойчивое развитие демократических институтов и предусматривающую справедливое национально-территориальное устройство страны.
В этой системной модернизации государства и должна состоять стратегическая цель внесистемной оппозиции. Ставя большие цели, можно достигнуть хотя бы малых. Ставя малые цели, нельзя достигнуть ничего.
