Утром 19 числа я мерила шагами кухню и слушала манифест ГКЧП, а потом рванула в Ленсовет, ставший центром сопротивления путчистам в Ленинграде. Были чрезвычайные заседания, и ночи на площади, где строили баррикады, и выматывающее ожидание. Мы готовились к худшему, но победа досталась слишком легко, что не могло не вызвать определенных сомнений. Конечно, они появились не сразу, а несколько месяцев спустя, когда мы все "остыли", но очевидная нелогичность действий ГКЧП бросалась в глаза.

Члены комитета заявили, что берут власть в свои руки – и не воспользовались этой властью. Они ввели в столицу войска – и забыли танки на улицах. Они точно знали, кто может оказать им сопротивление – и не озаботились задержанием противников. По рассказам очевидцев, утром 19 августа, когда у Белого дома только-только начали собираться люди, к зданию подъехал танк... и остановился. Его экипаж не знал, что делать дальше – никаких приказов он не получил. ГКЧП не пытался взять ситуацию под контроль – он пассивно наблюдал, как строят баррикады у здания Верховного совета, как собираются на внеочередное заседание депутаты...

Чем-то все это напоминало восстание декабристов, только ситуация была другой, и, главное, другой была психология тех, кто объединился в чрезвычайный комитет. Трудно предположить, что они были отъявленными пацифистами, питающими отвращение к насилию (те, кто победил их в 1991-м, два года спустя не остановились перед применением силы друг против друга). Еще труднее представить себе, что они действовали спонтанно, в состоянии сильного душевного волнения и не задумывались о последствиях. Очевидно, что члены ГКЧП руководствовались какими-то расчетами, и не менее очевидно, что их расчеты не оправдались.

...Вечером того дня с дачи приехал мой отец, посмотрел пресс-конференцию ГКЧП, выругался и пошел спать. Я предупредила, что уезжаю в Мариинский дворец. "Хорошо, - кивнул он. - Только не болтайся одна по ночным улицам". Известие о том, что на баррикады меня проводит знакомый, его удовлетворило. Самое интересное, что он оказался прав. Эти ночи были сумасшедшими, нервными, выматывающими и... безопасными. Потому что бороться оказалось не с кем.

Я вспоминаю лето 1991 – время, когда самые элементарные вещи вроде мыла или сахара внезапно становились дефицитом и по всей стране пышным цветом расцветали "черные рынки". "Не впадай в панику, - советовала я подруге. – Воспринимай все это как хэппенинг". "Твой хэппенинг может кончиться военным переворотом", - мрачно говорила она, и я соглашалась. Тогда мы обе не подозревали, что военный переворот тоже может быть хэппенингом...

О странном бездействии членов ГКЧП писали не раз, но разгадать эту загадку не удалось. Самое невинное объяснение состоит в том, что путчисты просто не представляли себе реальную ситуацию в стране, то есть, центральная власть ослабела настолько, что ее представители не понимали, что творится вокруг них. Стоит отметить, что победителям и эта версия не слишком нравилась – много ли чести выиграть бой с одряхлевшим противником?..

Кстати, вопрос о победителях тоже не так прост. Понятно, что основную выгоду из путча извлекли руководители союзных республик, тяготившиеся опекой центра. ГКЧП избавил их от необходимости подписывать союзный договор и позволил быстро обрести самостоятельность. А вот что касается победы демократии, которая, как принято считать, состоялась в августе 1991 года, то здесь ситуация несколько сложнее.

То есть, поначалу, конечно, в это верили все, в том числе и сами демократы... Однако время шло, и выдавать желаемое за действительное становилось все сложнее.

Помню, как в июне 1991-го в перерыве между заседаниями Съезда народных депутатов России Дмитрий Волкогонов посмеивался над гражданами, радовавшимися тому, что первым президентом России стал демократ Борис Ельцин. "Он где демократии учился? В свердловском обкоме партии? Неужели неочевидно, что человек, прошедший такую жизненную школу не может быть демократом?!"

Однако большинству избирателей это было неочевидно, тем паче, что, выступая в средствах массовой информации и на митингах представители демократических организаций убеждали их в обратном. Фактически лидеры "Демократической России" сознательно вводили в заблуждение своих избирателей... впрочем, надо признать, что делали они это не от хорошей жизни.

В преддверии президентских выборов демократы искали человека не только известного, но и имеющего опыт руководящей работы, представляющего себе, как работает система управления. Понятно, что у диссидентов подобного опыта быть не могло и надо было ставить на тех, кто прошел "обкомовскую" школу. Выдвигая Ельцина, лидеры "Демроссии" понимали, что речь идет о компромиссной фигуре. Но для того, чтобы обеспечить безусловную победу своего кандидата в первом туре, агитировали за него как за "стопроцентного демократа".

Эта невинная, казалось бы, ложь имела самые серьезные последствия. Руцкой, который баллотировался в паре с Ельциным, отстоял от демократов еще дальше. Демократизм Хасбулатова, который был избран председателем ВС по просьбе Бориса Николаевича, также внушал большие сомнения. Но все эти сомнения пришлось подавить. А потом отношения между президентом, вице-президентом и спикером ВС резко обострились – и те же люди, которые в 1991 году клеили ярлык красно-коричневых тем депутатам, которые отказывались голосовать за "стопроцентного демократа" Хасбулатова, стали называть красно-коричневым самого Руслана Имрановича.

Но "колебаться вместе с линией партии" хотели далеко не все – демократическое движение теряло сторонников, дробилось на отдельные партии и организации и, как следствие, стремительно слабело.

Главная же проблема состояла в том, что власть как была, так и осталась в руках партийно-хозяйственной номенклатуры. Именно ее второй эшелон – сотрудники обкомов и райкомов, которые после роспуска КПСС в массовом порядке устраивались на работу в исполнительные органы власти, и извлекли максимум выгоды из августовской победы.

Надо сказать, что у новых руководителей были определенные основания делать ставку на "бывших" – власть нуждалась в опытных управленцах, а в демократической среде их, естественно, не оказалось. Но поскольку слова "Ельцин" и "демократия" в массовом сознании оказались связаны воедино, то ответственность за все просчеты и ошибки граждане начали возлагать на демократов и разочаровывались в демократии, находя, что ее плоды горчат.

Это все равно, что посадить картошку и пребывать в полной уверенности, что на грядке созреют ананасы. А потом сердиться на то, что собранные "ананасы" оказались несладкими, не сочными и удивительно похожими на картошку...

Виктория Работнова, Санкт-Петербург

Вы можете оставить свои комментарии здесь

Ошибка в тексте? Выделите ее мышкой и нажмите Ctrl + Enter